Неточные совпадения
Карл Иваныч одевался в другой комнате, и через классную пронесли
к нему синий фрак и еще какие-то белые принадлежности. У двери, которая вела вниз, послышался голос одной из горничных
бабушки; я
вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее ко времени. Я взялся передать манишку и спросил, встала ли
бабушка.
Я подошел
к лавочке, где были ситцы и платки, и накупил всем нашим девушкам по платью, кому розовое, кому голубое, а старушкам по малиновому головному платку; и каждый раз, что я опускал руку в карман, чтобы заплатить деньги, — мой неразменный рубль все был на своем месте. Потом я купил для ключницыной дочки, которая должна была
выйти замуж, две сердоликовые запонки и, признаться, сробел; но
бабушка по-прежнему смотрела хорошо, и мой рубль после этой покупки благополучно оказался в моем кармане.
Раиса. За Химкой-то уж подсматривать стали.
Бабушка все ворчит на нее, должно быть, что-нибудь заметила; да старуха нянька все братцам пересказывает.
Выходи, Анфиса, поскорей замуж, и я бы
к тебе переехала жить: тогда своя воля; а то ведь это тоска.
Бабушка пошептала ей на ухо, что приготовить для неожиданных гостей
к обеду, и Марфенька
вышла.
Райский
вышел из гимназии, вступил в университет и в одно лето поехал на каникулы
к своей двоюродной
бабушке, Татьяне Марковне Бережковой.
— А что,
бабушка, — вдруг обратился он
к ней, — если б я стал уговаривать вас
выйти замуж?
Бабушка, отдав приказания с раннего утра, в восемь часов сделала свой туалет и
вышла в залу
к гостье и будущей родне своей, в полном блеске старческой красоты, с сдержанным достоинством барыни и с кроткой улыбкой счастливой матери и радушной хозяйки.
«Как тут закипает! — думал он, трогая себя за грудь. — О! быть буре, и дай Бог бурю! Сегодня решительный день, сегодня тайна должна
выйти наружу, и я узнаю… любит ли она или нет? Если да, жизнь моя… наша должна измениться, я не еду… или, нет, мы едем туда,
к бабушке, в уголок, оба…»
Он заглянул
к бабушке: ее не было, и он, взяв фуражку,
вышел из дома, пошел по слободе и добрел незаметно до города, продолжая с любопытством вглядываться в каждого прохожего, изучал дома, улицы.
Другой день
бабушка не принимала никакой пищи. Райский пробовал
выйти к ней навстречу, остановить ее и заговорить с ней, она махнула ему повелительно рукой, чтоб шел прочь.
Вера, узнав, что Райский не
выходил со двора, пошла
к нему в старый дом, куда он перешел с тех пор, как Козлов поселился у них, с тем чтобы сказать ему о новых письмах, узнать, как он примет это, и, смотря по этому, дать ему понять, какова должна быть его роль, если
бабушка возложит на него видеться с Марком.
—
К обеду только позвольте,
бабушка, не
выходить, — сказала она, едва крепясь, — а после обеда я, может быть, приду…
На крыльцо кухни
вышла бабушка, я сунулся
к ней, а он начал жаловаться...
Стонал и всхлипывал дед, ворчала
бабушка, потом хлопнула дверь, стало тихо и жутко. Вспомнив, зачем меня послали, я зачерпнул медным ковшом воды,
вышел в сени — из передней половины явился часовых дел мастер, нагнув голову, гладя рукою меховую шапку и крякая.
Бабушка, прижав руки
к животу, кланялась в спину ему и говорила тихонько...
Вот как текла эта однообразная и невеселая жизнь: как скоро мы просыпались, что бывало всегда часу в восьмом, нянька водила нас
к дедушке и
бабушке; с нами здоровались, говорили несколько слов, а иногда почти и не говорили, потом отсылали нас в нашу комнату; около двенадцати часов мы
выходили в залу обедать; хотя от нас была дверь прямо в залу, но она была заперта на ключ и даже завешана ковром, и мы проходили через коридор, из которого тогда еще была дверь в гостиную.
Мать
вышла ко мне из бабушкиной горницы, улыбнулась моему восторгу и повела меня христосоваться
к бабушке.
Мать ни за что не согласилась
выйти к собравшимся крестьянам и крестьянкам, сколько ни уговаривали ее отец,
бабушка и тетушка.
— Видите, мой милый, — сказала
бабушка, обращаясь
к папа, когда Гаша, продолжая ворчать,
вышла из комнаты, — как со мной говорят в моем доме?
Но,
к неожиданной досаде Патрикея,
бабушка поняла его маневр и,
выйдя сама
к нему, сказала...
Я сама уже помню, как
бабушка выслала раз из гостиной одного молодого петербургского придворного, который, приехав
к ней с своим отцом, резко судил о старших.
Бабушка пред ним тотчас же извинилась.
В бедных хибарах мелкого сошки все перепугались наезда такого важного гостя, сам старик Честунов едва решился вылезть
к князю из боковуши в низенькую комнату, исправлявшую должность зальцы, но через какие-нибудь полчаса это все изменилось: неравенство исчезло, князь обласкал Честунова, обдарил прислугу и вернулся домой, привезя рядом с собой в коляске самого дворянина, а на коленях его пятилетнюю дочку, из которой потом
вышла моя
бабушка, княгиня Варвара Никаноровна Протозанова, некогда замечательная придворная красавица, пользовавшаяся всеобщим уважением и расположением императрицы Марии Феодоровны.
К тому же это полутаинственное посещение
бабушкою мастерской Кипренского вместе с графом, с которым она приезжала в одной карете, дало повод
к толкам об их большом дружестве, из которого делались произвольные выводы, все сходившиеся
к тому, что княгиня, вероятно, наскучила вдовством и того и гляди
выйдет за графа замуж.
Дело это
вышло из того, что Марье Николаевне, которая не уставала втирать своих братьев во всеобщее расположение и щеголять их образованностью и талантами, пришло на мысль просить Ольгу Федотовну, чтобы та в свою очередь как-нибудь обиняком подбила
бабушку еще раз позвать
к себе богослова и поговорить с ним по-французски.
Это было вечером, в довольно поздние весенние сумерки. Мани и madame Норк не было дома. Я только простился с старушкой-бабушкой и
вышел снова в магазин
к Иде Ивановне. Девушка сидела и вязала какую-то косынку.
— Здесь, здесь! — подхватила Настенька. — Он здесь, я это знаю. У нас было условие, тогда еще, в тот вечер, накануне отъезда: когда уже мы сказали все, что я вам пересказала, и условились, мы
вышли сюда гулять, именно на эту набережную. Было десять часов; мы сидели на этой скамейке; я уже не плакала, мне было сладко слушать то, что он говорил… Он сказал, что тотчас же по приезде придет
к нам, и если я не откажусь от него, то мы скажем обо всем
бабушке. Теперь он приехал, я это знаю, и его нет, нет!
— Это зачем ты воспротивился? — опять обратилась
бабушка к генералу. ( — А ты, батюшка, ступай, придешь, когда позовут, — обратилась она тоже и
к обер-кельнеру, — нечего разиня-то рот стоять. Терпеть не могу эту харю нюрнбергскую!) — Тот откланялся и
вышел, конечно не поняв комплимента
бабушки.
Я, однако, желал проводить
бабушку. Кроме того, я был в каком-то ожидании, я все ждал, что вот-вот сейчас что-то случится. Мне не сиделось у себя. Я
выходил в коридор, даже на минутку
вышел побродить по аллее. Письмо мое
к ней было ясно и решительно, а теперешняя катастрофа — уж, конечно, окончательная. В отеле я услышал об отъезде Де-Грие. Наконец, если она меня и отвергнет как друга, то, может быть, как слугу не отвергнет. Ведь нужен же я ей, хоть на посылки, да пригожусь, как же иначе!
Конторщик согласился
выйти, узнав, что его просит
к себе старая, расслабленная графиня, которая не может ходить.
Бабушка долго, гневно и громко упрекала его в мошенничестве и торговалась с ним смесью русского, французского и немецкого языков, причем я помогал переводу. Серьезный конторщик посматривал на нас обоих и молча мотал головой.
Бабушку осматривал он даже с слишком пристальным любопытством, что уже было невежливо; наконец, он стал улыбаться.
Бабушка обратилась
к работавшей с нею девочке и послала ее в сад набрать малины, а когда та
вышла, она значительно взглянула мне в глаза и проговорила...
Этот рассказ так расположил слушателей
к лежавшей во гробе
бабушке, что многие попеременно вставали и подходили, чтобы посмотреть ей в лицо. И как это было уже вечером, когда все сидевшие здесь сторонние люди удалялись, то вскоре остались только мы вдвоем — я и Лина. Но и нам пора было
выйти к баронессе, и я встал и подошел ко гробу старушки с одной стороны, а Лина — с другой. Оба мы долго смотрели в тихое лицо усопшей, потом оба разом взглянули друг на друга и оба враз произнесли...
Узнав об этом, она приняла выговаривать мужу за то, что он солгал, так что он принужден был ответить ей: «Совестно было сказать, что ты не хочешь быть их барыней и не хочешь их видеть; в чем же они перед тобой виноваты?» Потом на вопрос сына, отчего она не
вышла к крестьянам, мать отвечала, что от этого
бабушке и тетушке было бы грустно.
Начнет этакий старик поучения читать: вот, дескать, была у нас в Торжке девушка, и вселились в нее черти; отвезли ее
к какой-то там святой
бабушке, продержали год, — как рукой сняло;
вышла на волю, поела скоромного пирожка, и опять в нее черти вселились…
Это серьезнейшим образом. Долго потом все с любовным смехом вспоминали, как
бабушка выходила к сыновьям и извинялась, что не умерла.
Поутру стучались в хижину; несли, по ежедневному обычаю, приношения лекарке: кто вязанку дров, кто горшок с похлебкою только что из печи, кто пришел с вызовом истопить избу. Долго не было ответа. Наконец,
вышла старшая внука и извинилась, что
к бабушке нельзя: она-де ночью возилась с одною больной и только
к утру прилегла отдохнуть. Приношения осторожно приняты, услуги отложили до полдня.